– Ладно, – Коршунович отодвинул клавиатуру. – Как он? Давай по порядку.
– Нормально, – осклабился Лутченко. – Нас с Ванькой вычислил мгновенно. Мы вечером пошли, он как раз со своим напарником-лабрадором в кафешке расслаблялся. Кстати, заметь, Вениамин Палыч: пили оба не пиво, а водичку, хотя креветки лопали – сплошное заглядение.
– Может он вас раньше отследил?
– Нет, – Лутченко отрицательно потряс головой. – Исключено. Вообще-то пиво он потребляет, мы у них в башенке разговаривали. Пустая тара в наличии… Мне показалось, что он сознательно ограничивает себя в спиртном.
– А почему? – поинтересовался Коршунович.
– Бес его знает. То ли пытается держать себя в форме, то ли у него действительно развито предчувствие.
– Ладно, проехали, – Коршунович откинулся в кресле и прикрыл глаза; кресло жалобно пискнуло.
«Черт, – подумал Коршунович. – Опять я его забыл покормить… Ладно, закончим – сразу Вальку покличу.»
– Реакция на задание была просто заглядение: сдержанно-позитивистская. В том смысле, что, конечно, это глупость дергать спящего агента на третьем году, но раз контора так решила – значит есть причины. Готовность у него, по моей оценке, близка к стопроцентной.
– Что с напарником? – продолжал допытываться Коршунович.
– И тут все внешне близко к идеалу. Лабрадор даже не скрывал, что знает о прежней причастности Ника к разведке. На просьбу прогуляться отреагировал вполне адекватно: спросил сколько ему гулять и свалил. Во время беседы его рядом не было, действительно куда-то ушел.
– Жучка потом-то хоть с него снял?
– Арчи снял. Я его попросил. Ночью, когда они с девками мускатик в кустах попивали.
– Понятно… Реакция на состав?
– Вот тут интереснее, – Лутченко потер переносицу. – Мне показалось, что он не поверил. В принципе не поверил. Ну, сам подумай: приходят к тебе, спящему агенту, какие-то олухи и начинают плести небылицы о волках. Честное слово, я то и дело угадывал в его взгляде желание дать нам с Ванькой по кумполу и задействовать резервный канал связи с конторой. Но он сдержался, и это не стоило ему особенных трудов. Я потом эмоциограмму проглядывал. Само спокойствие. Просто холодная оценка вариантов и выбор наиболее приемлемого.
– М-да, – Коршунович задумчиво побарабанил пальцами по столешнице. – Прям не агент, а ангел какой-то. Даже подозрительно. Неужели никаких недостатков? А, Виталий?
Лутченко выдержал небольшую паузу.
– Только один, Вениамин Палыч. Только один. Но боюсь, что он может перевесить все, что я сейчас расписал.
Коршунович требовательно глядел на него. Просто – глядел, и вслух ничего не спрашивал.
– Тоска, – изрек Лутченко. – Такая у него во взгляде тоска иногда прорезается… аж жуть.
– Брось, – Коршунович поморщился. – Семнадцать «фитилей», вспомни. Тут не то что тоска во взгляде, тут игломет в руке прорежется. Но только не в реальности. Такие не ломаются, Виталий. Ломаются вообще обычно на первых трех «фитилях». Кто переступает через пятый – уже не ломается.
Лутченко вздохнул.
– Тебе виднее, Вениамин Палыч.
– Ладно, – буркнул Коршунович. – Официальная оценка?
– Годен без ограничений, – вздохнул Лутченко.
– Так и пиши, – клавиатура перекочевала к Виталию; тот быстро открыл документ-заключение об оперативной проверке, настучал то самое «годен без ограничений» и приложил палец к папиллятору.
– Скажи, Вениамин Палыч, – спросил Лутченко отодвигая клавиатуру. – Только начистоту, ладно?
– Ну? – Коршунович нахмурился. – Что такое?
Лутченко, глядя в стол, выдохнул:
– Почему вы так привязались к этому нюфу? Он что, действительно такой ас?
Коршунович некоторое время молчал, словно прикидывал: стоит рассказывать или не стоит. Наконец, решился:
– Он действительно ас, Виталик. Но дело не в этом. У него такое прикрытие есть на эту операцию, обсвистишься. Я даже не поверил сразу.
Лутченко заинтригованно подобрался на стуле.
– Прикрытие?
– Ага. Родная бабуля в Алзамае. И бабуля в данный момент при смерти. Он, кстати, еще не знает.
Лутченко задумался на секунду.
– Хм… Любящий внук прется к престарелой бабуле из Крыма через всю Сибирь? Что-то не особо верится…
– Но он настоящий внук. Настоящий. Его проверят, и выяснят, что настоящий. Понимаешь, в таком деле даже секундная заминка соперника может обеспечить нам победу.
– Ты полагаешь, что соперники будут? – с сомнением протянул Лутченко.
– Готовиться, Виталик, – назидательно произнес Коршунович, – всегда нужно к самому худшему. Учу-учу вас, обормотов, а вы все задаете и задаете одни и те же вопросы. Я-то уже привык, что все обстоит не так плохо, как кажется, а гораздо хуже. Привыкайте и вы.
– Привыкнешь к такому, пожалуй, – Лутченко поднялся. – Когда наш ангел прибудет-то?
– Завтра, наверное. Готовь проводку по неформалке, не будем же мы его тащить в контору на виду у всех…
– Добро, все обеспечим. Мне доступ оформили?
– А как бы ты документ подписал? – фыркнул Коршунович.
Лутченко хлопнул себя по лбу:
– Тьфу, ты! Верно. Никак не привыкну к этим новомодным штучкам-дрючкам-умным полиморфам… Шабанееву легче.
– Всем легче, – сказал Коршунович, – кто не делает ни хрена.
Позвать техничку, чтоб покормила в кабинете мебель, Коршунович, конечно же, и сегодня забыл.
Впервые за два с лишним года Арчи встал не на рассвете, а гораздо позже. В башенке было пусто; сдвинутые в сторону буи казались бренными останками погибшего спрута. На столе, вопреки ожиданиям, царил порядок, видно Ник с утра зачем-то решил прибраться. За окном было ярко; Арчи вскочил и поглядел на часы: девять пятнадцать.