Хотя, правильно: чего русским злорадствовать? Только забот лишних добавилось.
– Ну? – спросил Коршунович. – Выкладывай, Семеныч. Чего накопали?
Золотых усилием воли подавил злость. Надо сотрудничать. Таков приказ, да и здравый смысл подсказывает, что надо. Загнать мучительный стыд поглубже, проанализировать случившееся, и обратить все что можно на пользу.
– Да чего тут рассказывать… Такой наглости не ожидал никто, этим он и воспользовался. Вошел с парадного входа, сунул вахтеру удостоверение… в закрытом виде. Потом сделал вид, что собирается его раскрыть, и выстрелил в вахтера. У лифтов в это время торчал мой ординарец; каким-то образом гость парализовал и ординарца; после чего поднялся на лифте. Затащил ординарца за штору в холле, и, видимо, сразу же направился в нужное крыло, из чего легко заключить: о местоположении арестованных ему было известно загодя. В коридоре столкнулся с местным архивариусом, перебросился парой фраз. Архивариус ничего не заподозрил, решил, что он из нашей группы, и пошел своей дорогой; этот без промедлений направился к одиночкам. Дежурный тоже принял его за одного из нас, что, в общем-то, вполне естественно. Откуда в здании управы посторонние? Проник внутрь, пропущенный тем же дежурным, и практически сразу постучался назад, дескать, забыл что-то. Моментально выключил дежурного. И все, больше его никто не видел. Вероятно, быстренько покинул здание, и тю-тю… Минут десять у него на все ушло, не больше.
– М-да… – протянул Коршунович. – Матерая работа. А мотивы каковы, как думаешь?
– Шарадниковых заткнуть, – пожал плечами Золотых. Злость его мало-помалу испарялась. Коршунович подошел к делу очень корректно и профессионально. Золотых и сам к этому стремился. – Какие еще могут быть мотивы, сам подумай?
– А если это волки? – вмешался Чеботарев. – Очень ведь бесцеремонная работа. Прям, как на Пожарке ночью…
– Вряд ли, – усомнился Коршунович, задумчиво качая головой. – Волки в Берлине клали всех без разбору – намеченных жертв, свидетелей, людей из полиции, если те успевали вмешаться. А тут очень чистая работа. Убиты только Шарадниковы, остальные просто временно выключены из событий. Образцовый «фитиль».
– Твоя правда, – кивнул Золотых. – Не волчья это работа, нутром чую…
– Погодите, – вставил вдруг Чеботарев. – Говорят, этот фрукт был лысый?
Золотых уставился на него.
– Лысый. А что?
Чеботарев возбужденно, потер щеки.
– Дьявольщина! Подвал на Пожарке! Куда мы ночью ездили!
– А что – подвал? – не понял Золотых.
Чеботарев изо всех сил пытался казаться спокойным.
– Шелухин там все досмотрел как следует… с помощью экспертов, разумеется. Это только на первый взгляд там подобрали все до крупинок, как я докладывал. А на деле мы нашли несколько волосков у зеркала. Свежесрезанных. И еще – на самом зеркале, на умывальнике, в стоке… В общем, вечером тот, кто в этом подвальчике обитал, с большой долей вероятности подстригся, а затем наголо выбрил голову.
Золотых задумался.
– А потом, выходит, инсценировал собственное похищение, так что ли? – спросил он с сомнением.
– А почему нет? – Чеботарев все более увлекался собственной версией.
– Не пойдет, – хмуро сказал Нестеренко. – В подвальчике обретался афган, а в управу ходил пинчерообразный аморф.
Азартный огонь в глазах Чеботарева сразу потух. Но он еще пробовал сопротивляться:
– Не чистый ведь афган… Мешаный…
– Афгана с пинчером не спутаешь, – вздохнул Нестеренко. – Даже мешаного афгана с мешаным пинчером. Даже если обоих обрить налысо.
– М-да, – протянул Коршунович. – А гипотеза интересная. Скажите-ка, други, а не было ли в первом круге потенциальных поднадзорных изначально лысых?
– Нет, – не задумываясь ответил Золотых.
– А пинчеров?
– Михеич этим занимается, – подсказал Чеботарев. – С таксой-архивариусом работает. Может, и найдут кого похожего.
– А может, и не найдут, – Золотых болезненно поморщился. – Даже наверняка не найдут.
В дверь постучали; спустя секунду вошел Герасим, доселе шаставший по окрестным улицам.
– Ну? – повернулся к нему Золотых.
– Просто поразительно, – ответил тот. – Никто ничего не видел. Приблизительно во время визита в управу с поперечной улицы отъехал экипаж. Ни породы, ни номера, ни даже цвета установить не получилось. И еще вот, – Герасим выудил из внутреннего кармана пластиковый пакет, обернул носовым платочком руку и показал всем присутствующим портативный широкодиапазонный оптический усилитель. – Оставлен на чердаке дома напротив. Сыт, полностью готов к действию. Никаких отпечатков или сопутствующих следов. Того, кто его оставил, не видела ни единая живая душа.
– Блин, – выругался Чеботарев. – Можно подумать, что здесь пустыня, а не город!
Коршунович, взявший из рук Герасима бинокль вместе с платочком, покосился на него.
– Пустыня, говоришь? – переспросил он непонятно зачем.
Чеботарев осекся и вопросительно воззрился на него.
– Э-э-э… В каком смысле?
– А вот погляди, – сказал Коршунович и показал ему маленькое клеймо на панцире бинокля.
Чеботарев, шевеля губами, прочел:
– «Питомник оптических селектоидов. Ашгабат, Туркменистан.»
– И впрямь, пустыня, – крякнул россиянин Лутченко.
– Да бросьте вы, – брюзгливо сказал Золотых. – Мало ли где его вырастили? И мало ли кто им пользовался…
Повисло недолгое молчание, прерванное стуком в дверь.
– Да! – раздраженно бросил в сторону входа полковник.
Вошел взъерошенный Больных. Вид у него был слегка очумелый.