Волчья натура - Страница 57

– Конечно, Константин Семеныч.

Золотых встал из-за стола, оправляя китель.

– Тебе не жарко? – поинтересовался Коршунович. – Снял бы ты его…

– Жарко, – фыркнул полковник и выразительно воздел указательный палец горе: – Однако, я сейчас являю собой лицо Сибири. Вот прибалтов проведем, тогда и сниму.

– Тучноватое, надо признать, лицо, – фыркнул Коршунович. – Ты когда в футбол последний раз бегал?

– Футбол я не люблю, – вздохнул Золотых, выходя из кабинета. – Я теннис люблю.

– Теннис? – Коршунович задумчиво пожевал губу. – Это импортное дрыгоножество и рукомашество? Я понимаю – футбол, или, там волейбол. Но теннис? Тебе не кажется, что это игра для маленьких девочек?

– Тогда уж давай всей толпой в регби играть. Дабы подчеркнуть мужескость. И без судьи, чтоб клочья из всех летели…

– Клочья из нас полетят, Семеныч, не беспокойся. В самое ближайшее время.

– Так! – Золотых остановился посреди коридора. – У нас обед, понял? Мы отвлекаемся душой и… это… восстанавливаем силы. Так что о деле – ни слова.

– Молчу, молчу, – отмахнулся Коршунович. – Порядочки у вас…

– А что, в России иначе?

Коршунович только вздохнул.

В буфете было полно спецназовцев. Рядом с каждым столом аккуратными треугольными вигвамами стояли иглометы. Да не ручные, а длинноствольные, каждый с рукоятью и выступом под вторую ладонь, с упором для плеча и приживленным двуморфом целеуказателя.

– Что-то у меня аппетит разыгрался, – проворчал Коршунович. – Хотя, когда я по-людски обедал в последний раз – и вспомнить не могу…

Едва они вернулись в кабинет, Степа Чеботарев сообщил:

– Сдались прибалты. Приехали на тачке прямо к кордону на Звездном, и вылезли с поднятыми руками. Сейчас здесь будут.

– Вот видишь, Семеныч, как полезно обедать в буфете. Пока ты насыщаешься, дело само делается…

– Сделается оно, как же, – Золотых уселся на свое место. – Рак на горе семикратно свистнет, пока оно само сделается…

* * *

Всю дорогу Рихард был мрачен, а Цицаркин – уныл. Единственное, что радовало, так это отпавшая необходимость сохранять осторожность и глядеть в оба. Тем не менее, еще на басовокзале Рихард тихонько пихнул Цицаркина локтем и взглядом указал на сибиряка-безопасника, который созерцал их проход к стоянке такси из-под темных очков.

– Следят, орелики, – буркнул Рихард по-балтийски. – Боятся, наверное, что мы сбежим куда-нибудь.

Он исподлобья взглянул на сибиряка и несколько секунд его откровенно рассматривал.

– Интересно, – сказал Цицаркин, – а если бы мы и правда решили сбежать – что бы они сделали?

– Не знаю, – Рихард пожал плечами, отчего изрядно похудевший рюкзачок за его плечами колыхнулся. – Могли бы и пристрелить, между прочим. Мы теперь как бы в юрисдикции Сибири.

– Почему – как бы? Действительно в юрисдикции. Дурацкое, кстати, положение.

– У других – не лучше.

– Лучше, Рихард. Лучше. Они подтягиваются из отстающих к основной группе. А мы – из лидеров влипаем в самый пелетон. В самую гущу.

Рихард с сомнением пожал плечами и обратился по-русски к проходящему мимо таксисту:

– Ехать бум, папаша?

– Бум! – оживился папаша. – А куда?

– В управу службы безопасности.

Лицо у папаши вытянулось.

– Ето на Басевича, что ль? – переспросил он. – Так туды хрен теперича проедешь! Кордонов и не счесть, еще от бульвара.

– Ну, тогда до кордонов поедем, – вздохнул Рихард, открывая дверцу заслуженной «Тайги», изрядно потрепанной временем и суровыми сибирскими условиями.

Цицаркин молча уселся рядом с Рихардом.

Едва таксист тронул пестики и рванул «Тайгу» с места, как завзятый раллист, Рихард снова перешел на балтийский:

– Ты действительно веришь, что у нас был серьезный отрыв? У научников наших, в смысле.

– А зачем тогда дом Эрлихмана разнесли? От скуки, получается?

– А я вот что думаю, – сказал Рихард. – Может и было у Эрлихмана что-нибудь интересное, да только он это сумел скрыть. Замаскировать. Если бы там содержалась информация о базе волков, результаты наблюдений – и все это было бы доступным – сибиряки ни за что не позволили бы кому-либо все это уничтожить. Даже волкам. Эвакуировали бы, в конце-концов. Куда-нибудь от греха подальше. В собственную контору, например. Или к дружинникам в гарнизон.

Цицаркин хмыкнул.

– Ты полагаешь, волкам труднее было бы разнести контору безопасников? Вон, какой-то одиночка там такого шороху навел – сибиряки, небось, до сих пор зады оттирают от вазелина. Да и гарнизон волки, по-моему, растаскали бы по клеточкам без особого напряга. Подобную информацию в подобное время сохранить вообще невозможно.

– Может, ты и прав, – вздохнул Рихард. – Может…

Они помолчали, и таксист решился осторожно вставить фразу:

– Эй, ребятки! А по-каковски это вы гутарите? Ну ни словечка не понятно!

– По-мадьярски, – зачем-то соврал Рихард.

Таксист впечатленно покачал головой:

– Надо же… Так вы мадяры, что ль?

– Не, мы зулусы, – продолжал сочинять Рихард. Цицаркин покосился на него с сомнением.

Неизвестно чем бы завершился столь содержательный разговор с уклоном в этнографию, но тут «Тайга» уперлась в переносной барьерчик, стоящий поперек улицы. Рядом переминались с ноги на ногу и бродили туда-сюда европейцы в спецназовской форме.

– Гляди, – пробурчал Цицаркин. – Явились. Оккупация, прям.

Долговязый овчар-бельгиец, чернявый, словно облитый смолой, заглянул в окошко экипажа.

– Документики, пожалуйста!

Говорил он по-европейски твердо, с преувеличенной артикуляцией. Даже странно было слышать такой выговор после десятка дней в Сибири.