Арчи быстро миновал опасно покосившуюся поленницу, неизменные сарайчики в самой глубине двора и перемахнул через добротный, сработанный еще молодым дедом забор. Узкая щель между забором и соседской оградой вела к переулку – здесь обильно росла крапива и гигантские лопухи, и кое-где – зеленые суставчатые стебли дудника.
Выйдя из щели в переулок Арчи снова огляделся. Невдалеке на лавочке заседала местная молодежь и, похоже, что-то праздновала: как раз бряцнули стаканами. Арчи отвернулся и побрел в противоположную сторону, чтоб выйти не к улице Шадченко, а к параллельной, через квартал. И вышел.
Мимо проскочил одинокий экипаж, и вновь повисла душная летняя тишина, которую и тишиной-то назвать нельзя. Какие-то звуки присутствуют, но все где-то вдали, и какие-то однообразно-глухие, отчего постоянно кажется, будто уши плотно забиты ватой.
Тихо вминая песочек на тротуаре тупоносыми ботинками, Арчи зашагал в направлении восточной окраины, к улице Зеленой. Одинокий невооруженный пограничник вызывал только мимолетное поверхностное любопытство. Арчи провожали ленивыми взглядами, а в следующую секунду уже забывали о нем. И это Арчи очень нравилось.
До Зеленой он шагал минут пятнадцать; дойдя – свернул направо, на юг. Зеленая пересекалась с улицей Ольшанского сразу за махонькой стоянкой для экипажей. Практически пустой в это время дня.
Арчибальд Рене де Шертарини, он же агент большой четверки Шериф, появился в условленном месте за пять минут до назначенного срока. Прислонился к разлапистой угловой сосне, и словно растворился на фоне серо-коричневого ствола. За забором, во дворе кто-то играл на гармони – здорово играл, просто виртуозно. Мелодия была Арчи незнакома. Торжественная и чуточку тоскливая, невольно наталкивающая на мысли о какой-то невосполнимой утрате. Арчи замер и вслушался. Ритмом и рисунком мелодия немного напоминала давно и прочно любимый «Funerales».
Совпадение это почему-то показалось Арчи очень важным.
Тот факт, что из агента большой четверки он, похоже, превратился в чистого агента России его не очень взволновал.
Утробный гул приближающегося экипажа Арчи услышал загодя. Минуты за две. Трехприводной «Енисей» с обтекаемым кунгом показался на пересечении Зеленой и Ольшанского точно в восемь вечера – вдалеке как раз пикнул сигнал «Радио-Сибири». Из кабины «Енисея» выглядывал некто стриженный ежиком меж стоячих треугольных ушей. Арчи тотчас отделился от ствола.
– Я – Пожарков, – негромко сказал стриженный. – Владимир Пожарков.
Арчи молча кивнул.
– Садись? – неуверенно произнес водитель.
Арчи тут же потянулся к рукоятке двери-надкрылка и поставил пограничный ботинок на рифленую плоскость подножки.
В кабине пахло универсальным кормом и жареными орешками.
– Как тебя называть? – спросил водила вполне дружелюбно.
– Арсений Пасечный. Коротко – Арчи.
– Умгу, – водитель кивнул, манипулируя пестиками. Экипаж медленно тронулся с места. Арчи глядел в открытое окно.
– Значит, так, Арчи. Мы – подвижная лаборатория спецподразделения связи в составе СПС южного пограничного округа Сибири. В данный момент прикомандированы к отдельному батальону связи этого же округа. Никто из связистов нас не знает, что и нужно, собственно. Веди себя естественно, на вопросы отвечай что вздумается; если будут интересоваться, где тебя готовили – говори что в Хабаровске, в тамошней школе. Хабаровск связистов не готовит, и полевиков тоже не готовит. Так что расколоть тебя просто некому. Ты бывал в Хабаровске?
– Нет, – мрачно ответил Арчи.
Пожарков беспечно махнул рукой:
– Ну и не страшно. Все равно из тамошней школы никого и никогда в город не выпускают. Ага.
Они свернули на Алтайский проспект и некоторое время катили вдоль шеренги симпатичных двухэтажных коттеджей, увитых сибирским плющом до самых разлапистых корон.
– Лаборатория наша состоит из двух экипажей; собственно лаборатории, где установлена полиморфная селектура и кое-какие приборы, и такелага, где свалено все разборное вооружение, припасы и походное оборудование. В данный момент мы едем на такелаге. Личный состав – восемь человек, включая тебя. Я перечислю всех, запомнишь?
Арчи кивнул. Конечно запомнит! Да и выхода другого у него все равно нет.
– Добренько, – расплылся в улыбке Пожарков. – Значит, так: начальник лаборатории – лейтенант Данильчук, бульдог. Начальник биосиловых устройств – это ты. Вообще-то ты рядовой, но должность это прапорская. Комод – Олег Похил, сержант. Водилы – я на такелаге, Славка Куликов на лабе. И операторы – Олег Рожнов, Игорь Агупов и Колька Карпов. Биосиловыми на самом деле занимается Карпов, оператор он по совместительству. А ты, получается – просто оператор, но на должности прапора…
– Морфемы перечисли, – попросил Арчи.
– Данильчук – бульдог, французский. Мелкий такой. Я – сам видишь, – Пожарков хохотнул. – Второй водила, Славка Куликов то есть – аморф как и я, и Карпо тоже аморф. Сержант – ротвейлер, Олег Рожнов – курцхаар, Агупов – питбуль.
– М-да, – буркнул Арчи. – Хорошие лаборанты. Только меня, нюфа, вам и не хватало. Ладно, проверяй: лейтенант Данильчук – французский бульдог; сержант Похил – ротвейлер. Водители, Пожарков и Куликов – аморфы, силовик-оператор Карпов – аморф, операторы: Рожнов – курцхаар; Агупов – питбуль; Пасечный – ньюфаундленд.
– Правильно! – искренне обрадовался Пожарков. – Все сходится! Головастый ты парень.
– Теперь клички, – продолжал вживаться Арчи.
– У лейтенанта клички нет, но промеж себя мы его иногда зовем Пистоном. Сержанта зовут Котом. Меня – Доктор, Куликова – Лысый. Карпова – просто Карпо. У Рожнова клички тоже нет, но его часто величают «Рожновский». Агупов – он Гоша. А ты, вроде как Арчи, получается.